История без названия о том, чего не бывает

Охота

Она втянула носом воздух, прищурилась и замерла. Ничего. Ни единого намека на жертву. На того, кто станет ее обедом. 

Плохо. Голод уже неделю мучил ее. Она знала, что он должен прийти, проследила все его маршруты, но он словно исчез. Неделю она упорно кружила по вокзальной площади в ожидании того, кого она собиралась медленно и со смаком съесть. 

         Её на секунду посетило тревожное чувство, словно кто-то наблюдал за ней, словно знал зачем она здесь, знал о голоде. Волосы на затылке слегка приподнялись, словно холка у кошки, но усилием воли она подавила агрессивный рефлекс, оглянулась, а затем спокойно побрела по привокзальной площади.

         Поднялась на второй этаж, села на свободное кресло в зале ожидания и снова приготовилась ждать. Она знала, что рано или поздно ее еда придет и она учует ее среди тысячи чужих запахов. Та еда, которой питалась охотница, всегда пахла по-особому, она бы никогда не спутала запах еды с обычным безобидным человеком.

         Шум привлек ее внимание. Какой то толстопузый краснолицый мужик брызгая слюной визжал на худую, изможденную женщину с крупными тенями под глазами. Взгляд её был затравлен и она рефлекторно втягивала голову в плечи. Мужчина же визжал, ничуть не стесняясь толпы, клял ее и замахивался. Охотница увидела шрамы на ее щеке и руках. Вероятно, они были и на других местах, скрытых под одеждой.

         Кухонный садист – заключила охотница. Жалкая мразь, питается ее страхом, за счет этого чувствует себя значимым и сильным. Впрочем, как легкий перекус вполне сносен. Она шумно сглотнула слюну и плотнее вжалась в холодное кресло. Этого жрать нельзя, никак нельзя, или я не получу свой тортик.

         Желая быть подальше от этого соблазна, охотница прикрыла глаза и попыталась игнорировать этого истерика. Та еда, которую она ждала была куда вкуснее, столько боли и ненависти было в этом куске мяса, столько пакости, что сожрать его было не преступлением, а благим делом.

         Пока она раздумывала, толстяк начал успокаиваться. А она потихоньку расслабляться, жгучее чувство голода покидало ее.

         Так, в томительном ожидании, прошло минут тридцать или сорок. Охотница снова потянула носом – ничего. И снова прикрыв в глаза, впала в дрему.

         Однако подремать ей было не суждено. Ребенок толстяка случайно пролил на папашу сок, что вызвало очередной приступ истерики. Мужик соскочил со скамейки и начал визжать, всячески оскорбляя худенького бледного мальчика лет шести. Замахнулся и со всей своей дури дал мальчишке пощёчину, ребенок кулем рухнул к его ногам. Жена соскочила со своего места и кинулась к ребенку. В этот момент толстяк попытался ее пнуть. Он источал столько злобы и ненависти, что голод снова обострился, заставляя охотницу податься вперед, принюхиваясь к вожделенной пище.

         Кухонный садист не унимался и снова пнул жену, с его лапищей пинок получился размашистый и досталось по руке ребенку. Толпа загудела и его попытались урезонить, на что толстяк среагировал еще пущим визгом с угрозами.

         Охотница потянула носом, она решила понять, что за урод перед ней устраивает такой концерт.

         Страх, ненависть, садизм, удовлетворение от чужой боли, было что-то еще… Кровь, жажда крови. Словно наяву охотница увидела, как он с восторгом разбивал лицо жене, наслаждаясь видом крови, как хватал нож, надрезая ей кожу на руках и запугивая, что если она уйдет он убьет ребенка. Женщина была в ловушке. Этот садист умело ей внушил, что бежать ей некуда и это очень небезопасно для ребенка, которого она любила всем сердцем. Ребенок – единственное ради чего она жила. Она давно забросила мечты о личном счастье, просто всё терпела ради того, кто был её счастьем, жизнью и всем миром.  

         Ребенок же воспринимал всё со страхом, но каким-то спокойным и обреченным. Охотница снова втянула носом воздух и поняла: ребенок не жил другой жизнью. То, что происходило здесь было для него своего рода нормой, это окружало его всегда, другой жизни этот измученный побоями отца ребенок не знал. Он, конечно, боялся, но не животным ужасом ребенка, неспособного противостоять взрослому, а спокойным привычным опасением, что снова будет больно.

         Тем временем ссора набирала нешуточные обороты и толстяк уже себе ни в чем не отказывал, осыпая жену ударами, которые перепадали и ребенку. Полиция на вызов не спешила. Впрочем, она вообще никогда и никуда не спешит, подумала охотница. Голод возрастал с каждой секундой, он перемешивался с чувством жалости к бедной женщине и ребенку. Решено, будет ланч.

         Девушку встала и зычным чистым голосом крикнула:

- Эй, хомяк толстожопый, оставь ее!

Красная морда, с налитыми кровью глазами, сначала вопросительно начала вертеться в поисках дерзнувшей наехать на этого «суперсилача». Затем узрев худую девицу, в серой застиранной одежде он слегка опешил такой наглости  и смелости, а затем, оценив, что легко поставит девицу ее комплекции на место, как слон с характерным ревом рванул на девушку.

Мгновенно среагировав, охотница побежала, в ее голове лихорадочно крутились мысли. Вообще на привокзальной площади она нашла милый чулан скрытый от чужих глаз, куда можно притащить еду, но эту «столовую» она облюбовала для основного пиршества, куда же заманить этого психа она еще не решила.

Несмотря на рыхлое пузо, толстяк был на редкость прыток и почти не отставал от охотницы, впрочем, он и не подозревал, что она по большему счету вовсе не бежит, а так, марширует прогулочным шагом.

Её память судоржно выуживала все укромные уголки района, чтоб драчуна привести прямо к обеденному столу. И память услужливо выдала закутов арке и вход в подвал, людей там днём было весьма мало. Изначально именно этот вариант для обустройства столовой охотница рассматривала, но потом нашла объект поближе. Решено бегу туда.

Поворот, ещё поворот и вот арка. Охотница вбежала туда и резко остановилась, прикрывая давно вскрытый ею вход в глухой подвал.

Толстяк остановился и довольно оскалившись, шел прямо на охотницу. Злобно заржав, он попытался ударить ее по лицу, но охотница ухватила его за руку, другой рукой с размаху она всадила в него шприц с «чудо-зельем», как она его называла. Толстяк очень быстро обмяк и лишь удивленно моргал глазами.

Без труда взвалив его себе на спину охотница шагнула в подвал, в темноту, где для толстяка всё закончится, а она восстановит силы, подточенные голодом.

Ожидание

Неделя. Уже неделю охотница не давала о себе знать. Где же ее черт таскает. Она сказала, что выследила его. И ничего, никаких новостей. Ну не мог же он её убить, честное слово. Это просто не реально, чтоб обычный человек, даже будь он лучшим бойцом спецназа, мог даже поцарапать её, не говоря уж об убить.

Голод всегда делал ее расчетливее и хитрее, все её «обеды» были тщательно проверены, каждый их шаг она знала, предсказывала все их поступки, еще ни разу «еда» от неё не убегала.

Молодой на первый взгляд парень хаотично метался по тесной комнатушке. Первые четыре дня он терпеливо находился в состоянии почти анабиоза. Но потом, измученный ожиданием, он начал наворачивать круги и убираться в комнате. Чистильщики ненавидели грязь. Так что найдись хозяин жилища он бы обалдел от чистоты. Всё просто сверкало и даже некогда разломанный торшер был доведен до почти нового состояния, хоть сейчас продавай.

Он не боялся за нее, просто не верил, что затея тех, кто поймал его на крючок увенчается успехом. Она разорвет их с легкостью, будь их даже сто человек. Против нее нет оружия, она просто опасный дикий зверь, с каким-то личным кодексом. Жрет только избранных, тех, кто никогда и никем не будет оплакан.

Он ни на шаг не отходил от охотницы, пытался стать ей другом, заводил разговоры, но ничего, полный провал. Она не шла на контакт, отвечала всегда отрывисто, говорила только по делу. Раздражалась на его попытки поговорить по душам.

Он мучительно боялся её, боялся, что она узнает правду. Она не посмотрит на то, кто он. Она просто убьет его и даже не будет есть, просто отопнет ногой, словно падаль.

Иногда он чувствовал, что она изучает его, пытается унюхать его грехи, понять его. До сих пор ему казалось, что повезло. Ему казалось, что он не раскрыт, что всё идет по плану. Но порой на него накатывал дикий ужас, он оборачивался и видел ее усмешку и начинал верить, что ему конец, что она все узнала. Она отворачивалась, ужас спадал. И он понимал, что это наваждение.

Вообще с охотниками очень непросто находиться рядом, они опасны, они знают всё, у них способности как если бы существовала помесь Халка и Шерлока Холмса. Разум и мощь сочетались в таких количествах, что чистильщик порой даже просто боялся о чем-то подумать, лишь бы она не поняла. Разум его всегда был закрыт, в нем роились отстраненные мысли, часто о безгрешном добре и милосердии. В общем все то, что бы не позволило ей унюхать правду: агрессивную сущность, ненависть, страх, желание, чтоб она сдохла.

Мысли его снова вернулись к панике. Неделя! Семь дней от нее не слуху ни духу! Уж не его ли она выслеживала? Не может быть! Узнай она хоть что-то сразу бы его разорвала, даже не задумываясь. Инстинкты животного подавят в ней желание узнать его мотивы, вот это уж точно.

Надо разыскать ее. Понять что происходит. Она должна быть в поле его зрения.

Чистильщик схватил куртку и выскочил на улицу, он примерно знал где ее можно найти. Он запомнил, что от нее пахло паровозным дымом. Только вот дилема, толи на вокзале она болталась, толи шаталась вдоль железнодорожных путей в поисках пищи и вообще Бог знает на каком из кусков железной дороги ее искать. Но это хотя бы что-то, хоть хаотично не бегать по огромному городу, пригороду и близ лежащих деревень.

Режим питания

Толстяк начал отходить, смог пошевелить руками и дернуть ногой. Вокруг было темно, он ничего не мог разглядеть. Он не был в отключке и все прекрасно помнил. Не будь он обездвижен, орал бы от ужаса.

Худая девка загнала его в ловушку, а затем с легкость при его-то засотенном весе притащила в этот подвал, ее нигде не было видно. По примерным расчетам Антон (так звали толстяка) он пролежал примерно час. Он слышал шум мегаполиса, но даже головы повернуть не мог.

Паника уже оставляла его и начиналась тупое ожидание. Раз еще не убила, то просто хочет припугнуть. Ну ничего, вот выберусь отсюда и эта сучка мне за все ответит и за это поганое приключение, думал он.

- Не ответит, потому что ты не выберешься. – послышался спокойный голос из темноты.

Если бы Антон мог шевелиться, то подпрыгнул бы на месте. Он надеялся, что она бросила его здесь и ушла, просто в панике он этого не заметил. А она час недвижно сидела в темноте, он слышал всё, но дыхания ее или хотя бы легкого шороха от перемены позы не услышал ни разу.

- Кто ты?  - пленник, еле ворочая языком, смог выговорить эти короткие слова.

- Глупый вопрос. Я – верхушка пищевой цепочки, ты – моя еда, я охотница, или, может, тебя интересует моё имя? – почти с усмешкой проговорила она.

- Неэээ. – язык непослушно ворочался во рту, не давая толком ничего сказать.

- Уверен? Обычно моим салатикам это интересно. Им всегда интересно почему они попадают в такие места. У них вообще всегда много вопросов.

Толстяк испуганно вертел глазами, пытаясь увидеть ее, посмотреть и, может быть, понять что у нее на уме.

- Зная все эти глупые вопросы, которые всё равно приведут к нужному мне итогу, я расскажу все сразу. Мое имя Алиса. Красивое имя, правда? Я – охотница. Я ем таких как ты. Вы – психопаты и садисты очень вкусные и питательные. Не поверишь, но в той ярости, что вы взращиваете в себе, все что нужно мне для дальнейшей жизни. Там энергия, сила. Ты – деликатес. Как сырокопченая колбаса. – Охотница усмехнулась, а затем примолкла.

Антон судоржно задергал головой. В тот момент она села очень близко к нему и склонилась.

- Не нужно вертеться, я подойду поближе. Тебе ведь любопытно какая я? Я красивая. Посмотри.

Алиса наклонилась к нему почти вплотную, на его щеку упали пряди шоколадного цвета, а до этого почти невидные в сумраке глаза загорелись ярко-голубым цветом. Очень неестественным цветом, словно зажглись фонарики.

- Красивая, правда? – снова спросила она. – Но очень голодная. У тебя есть еще вопросы? А то времени у меня в обрез, да и голод сильно мучает. – Она говорила это настолько обыденным голосом, словно обсуждала сорт помидор со старым приятелем.

- Неээ над… Зчеээ… - промычал испуганный Антон.

- Как это зачем? Я кушать хочу. Знаешь, забавно, не начни ты бить жену и ребенка, я бы даже не заметила такой аппетитный пирожок, как ты. А в тебе есть всё, что я так люблю. И, только представь, уехал бы спокойно. – она хихикнула. – Ужас, правда?

Толстяк потерянно хлопал глазами, он так ничего и не понял.

- Знаешь, я не понимаю, откуда в тебе столько ненависти? Ведь ты любил жену? Помнишь, когда ты ее встретил? Красивая… Такая яркая. Всем нравилась, но зачем-то улыбнулась тебе. Помнишь, как ты радовался? А теперь что? Ты жрал ее волю, силу, энергию, жизнь. Ты жрал собственного ребенка. Теперь моя очередь покушать. Ты ведь можешь многое мне предложить.

Охотница включила фонарик.

- Не люблю есть в темноте. Мне приятно видеть свои пирожки с начинкой.

Она повернулась к нему и улыбнулась. Толстяк задергался в истерике и надрывно замычал от ужаса.

- Ну, ну, будет. – Алиса снова улыбнулась. – Непривычное, конечно, зрелище, но меня обижает такая реакция. Впрочем, ладно. Пора начинать трапезу. Очень не хочется ловить тебя по всему подвалу.

Охотница села на колени около головы Антона, склонилась к нему и сказала:

- Да станет сия пища силой моей и проком и послужит сие убийство на благо, и станет мир чище.

Толстяк заскулил, девушка хищно посмотрела на него и припала к его груди.

Зубы вошли в плоть мягко, словно нож в масло комнатной температуры. Антон не чувствовал боли, он чувствовал, что она словно душу из него тянет. Что-то утекало из него. Она не рвала его плоть, она словно выпивала кровь, но сердце продолжало биться, боли не было, просто что-то утекало из него, он слабел, чувства покидали его. Не было никакого вампирского чмоканья или раздирания плоти. Никакой грязи. Только через пять минут Алиса оторвалась от тела, встала на ноги и сделала два шага назад.

На полу осталась лежать сухая мумия худого человека. Мерзкая, словно ей много тысяч лет. Каждую косточку было видно, настолько кожа стала прозрачной. И всё. Словно и не было никогда толстяка Антона с засотенным весом, не было агрессивного мужика. Только старая, страшная мумия с впалыми глазницами. Очень неприятное зрелище.

Алиса не любила смотреть на остатки еды. Мерзко, не эстетично. В мертвом теле не было ничего, только мерзость.

Впрочем, приятное чувство сытости заглушило отвращение. Алиса отвернулась и медленно пошла в угол, принесла картонные коробки и накрыла мумию.

Если бомжи завалятся сразу в темноте и не заметят, решила она. Да и чистильщика сейчас нет. Потом разберусь.

Голод больше не томил ее, с легкостью она вышла на улицу и из арки, словно из параллельного мира, вступила в шумящий город.